Как утверждал Генрих Нейгауз, «современному молодому пианисту куда легче хорошо сыграть прелюдию и фугу Шостаковича или сонату Прокофьева, чем, например, баркаролу Шопена». Ванда Ландовска отмечала, что если бы Шопен оказался в ХХ веке, он «с изумлением услышал бы, как много бесполезной силы, пыла и дурного вкуса расточают исполнители его музыки». Наследие польского романтика содержит множество головоломок и требует исполнителя с чутким слухом, способного на настоящее изящество и благородство. Тем ценнее концерты тех пианистов, кто умело проникает в русло шопеновской поэтики, лавируя между сентиментализмом и сухим академизмом, и очаровывает слушателя искренностью чувства и тонким туше.
Пианист Александр Романовский покорил публику исполнением музыки Шопена еще в 11-летнем возрасте, когда Владимир Спиваков пригласил его на свой фестиваль в Кольмаре. К этому автору Александр на долгие годы сохранил нежную привязанность. «Конечно, мне гораздо легче понять, о чем говорили Рахманинов или Прокофьев, русскую душу, – признается пианист. – Но практически на каждом концерте я играю также ноктюрн Шопена. И мне кажется, что именно в нем я нашел что-то созвучное моей душе. То, чем мне хочется поделиться с аудиторией». Интерпретации сочинений Рахманинова тоже не раз приносили пианисту успех – в частности на международных конкурсах имени Бузони в Больцано и имени Чайковского в Москве. Издание New York Times отмечает его поразительное совершенство игры, творческую индивидуальность и благородный вкус, а британская газета The Guardian назвала Романовского «истинным хранителем традиций великой русской фортепианной школы».
