В своей книге «Мир композитора» немецкий композитор ХХ века Пауль Хиндемит сказал: «Проклятие виртуозности в том, что она не может породить ничего, кроме виртуозности»; предрек, что увлечение виртуозностью обязательно приведет мир к музыкальному безумию, а в завершение тирады уподобил виртуозность наркотикам.
В XIX веке был, по крайней мере, один музыкант, который непременно возразил бы, что в виртуозности не может быть ничего дурного. Это был испанский скрипач Пабло Сарасате, пребывавший в полной уверенности, что исключительно для них, виртуозов, и существует музыка, а оркестровые tutti служат лишь для их отдыха. Он говорил: «Оставьте меня в покое с вашими симфоническими произведениями, к которым, вы, конечно, относите и Скрипичный концерт Брамса. Я не отрицаю — это прекрасная музыка. Но считаете ли вы меня настолько лишенным вкуса, чтобы я, выйдя на эстраду со скрипкой в руках, стоял и слушал, как в Adagio гобой играет публике единственную мелодию этого произведения?»
Карьера Пабло Сарасате (настоящее имя – Мартин Мелитон Сарасате и Наваскуэс) была воистину головокружительной. Он за год окончил с отличием Парижскую консерваторию, мгновенно добился популярности, много гастролировал, в рядах его поклонников были выдающиеся фигуры. Сам Изаи признавал: «Сарасате научил нас чисто играть на скрипке». Любимец публики, Сарасате первым из скрипачей стал записываться на грампластинки. В расчете на его исполнительский стиль были созданы новые произведения Сен-Санса, Лало, Бруха и др. Большой знаток скрипичного искусства, музыковед Израиль Ямпольский назвал Сарасате «колоратурным сопрано» среди великих скрипачей ХIХ века». «Тон Сарасате нельзя было назвать ни сильным, ни глубоко трогающим; он чаровал мягкостью и серебристостью тембра, – пишет Ямпольский. – Тающие piаnissimo, выразительные ферматы, стремление к постоянному закруглению фраз органически сочетались с бисерной техникой, воздушностью летучих штрихов, изумительной по своей выдержке «соловьиной» трелью. Публика, словно завороженная, внимала блестящему каскаду звуков этого «мага» и «чародея» скрипки, не замечая, что Сарасате в 9-10 минут «пробегал» Чакону Баха, а Концерт Бетховена интерпретировал в манере колоратурных «звезд».
Но если восхищение Сарасате-исполнителем было всеобщим и безоговорочным, то с признанием его как композитора дело обстояло иначе. Его сочинения, в сущности, отвечавшие его собственным потребностям концертанта, подчас не воспринимались всерьез. Иные и теперь полагают, что как автор Сарасате крайне мало привнес в музыкальное искусство, поскольку пресловутый «виртуозный элемент» преобладал-таки над его инстинктом композитора. Однако же его опусы повлияли на испанских композиторов следующего поколения – И. Альбениса, Э. Гранадоса, М. де Фалью. Они по-прежнему любимы и исполнителями, и публикой.
